Любовь Романчук
Дьявол: дракон или чужой?
// "Порог", 2002, №12, с.30-34.
Интернет-источник
Интернет-источник
1. Метаморфозы образа дьявола1. Метаморфозы образа дьявола
Сатана (по-еврейски satan, арамейски sitena или satana, "противник в суде, в споре или на войне, обвинитель, наушник, подстрекатель", сравнимый с арабским шайтаном или буддистским марой), в религиозно-мистических представлениях иудаизма и христианства - главный антагонист Бога и всех верных ему сил на небесах и на земле, враг человеческого рода, в земной жизни - главный вдохновитель колдунов и ведьм, а в загробной - царь ада и повелитель бесов. Уже в этом определении заключена странная двойственность этого персонажа: с одной стороны он (упорно и изобретательно) искушает людей на грех, а с другой стороны, являясь владыкой ада, сам же их и наказывает.
Откуда же ведет свою родословную столь фантастический персонаж?
Свое антибожественное значение и роль антибога Сатана обретает в библейском мифотворчестве после вавилонского пленения. В Книге Иова он еще является среди ангелов неба и отнюдь не рекомендуется заклятым врагом Бога и разрушителем Его создания. Это только дух-скептик, фактотум неба по злым делам. Таков злой дух и в Книге Царств. Но уже у Захарии он выступает как враг и обвинитель избранного народа, а в Книге Премудрости Соломоновой Сатана - разрушитель и развратитель божественного миростроительства. В апокрифи-ческой Книге Еноха впервые звучит идея близости дьявола с человеком, и вина его изображается как отступничество от божества в сторону человечества, измена неба для земли. Дьяволы Еноха - ангелы, павшие чрез любовь к дочерям человеческим и позволившие оковать себя путами материи и чувственности.
В Ветхом завете сатана (у мусульман - шайтан) изображался в образе змеи. У этрусков существовал демон потустороннего мира Тухулка, который по своей сущности относился к духам мести, осуждающих в царство мертвых за грехи. Позднее внешность дьявола стала ассоциироваться у христиан с образом античного Пана.
Хотя дьявол, в отличие от Бога, всегда представлял собой грубо-материальное, конкретное и конечное начало, форма и облик его на протяжении истории менялись – то ли в зависимости от человеческой фантазии, то ли эпохальной ментальности, то ли чего-то иного. Интересен тот факт, что сами новозаветные тексты полностью отказываются от каких бы то ни было наглядных образов Сатаны. Когда ученики Христа впервые выходят на проповедь, Христос видит "Сатану, спадшего с неба, как молния" (Лук. 10,18). Дьявол под видом таинственного зверя 666 появляется лишь в Апокалипсисе, притом с весьма странными примета-ми.
В противовес им, средневековая фантазия вовсю изощрялась в детализации обликов врага рода человеческого, наделяя Сатану то исполинским телом, то чудовищным смешением антропоморфных и животных черт, то многорукостью и т.п. Пасть Сатаны часто оказывается тождественной с входом в ад, так что попасть в ад - означает быть "сожранным Сатаной".
Во всех описаниях сатаны поражает прежде всего признание его мудрости и эрудированности. Способность к рассудочным, формально-логическим построениям считалась особым достоянием дьявола. С помощью логической дедукции бесы и сам дьявол, будучи искушенными в анализе причинно-следственных связей, могли предсказывать события будущего, пу-тем различных прорицаний обольщая человека.
Присутствие в мире мощной чужеродной и, как сказали бы сейчас, оппозиционной силы человек чувствовал с глубокой древности, отразив это в многочисленных мифах. Желание понять и изучить (и приручить?) эту силу толкало его к колдовству, магии и демонизму.
Не спеша осуждать эти явления, попытаемся разобраться, что лежало в их основе, и как именно человек представлял себе первого Бунтаря.
Первые математизированные демонологии принадлежат пифагорейским платоникам, в частности, Плутарху Херонейскому (46-127 гг.). Влияние божества на мир у Плутарха происходит через "посредников" - добрых и злых демонов, населяющих "подлунный мир" (трактат "Исида и Осирис"). Авл Корнелий Цельс использовал учение о демонах в целях критики христианства, силу которого он связывал со знанием имен демонов и умением применять их с колдовскими целями. Критическому анализу Новый завет подверг и Порфирий (ок. 232-304 гг.). Логическим итогом его политеизма стало учение о бесчисленных "посредниках" между богом и человеком - злых и добрых демонах и богах. Отсюда его защита жертвоприношений, прорицаний, гаданий, различного рода чудес.
О дьявольских чинах упоминают уже в первом христианском веке апокрифическая книга Еноха и Новый Завет, не вдаваясь при этом в подробности. Полный же систематизированный реестр дьявольского и ангельского сонмищ появляется в период Реформации. Систему демонических чинов строили двояко: одни демонологи - в зависимости от классификации грехов, вверенных дьяволам, другие - по степени общего могущества и влияния. В народной книге Фауста находим такое расписание чинов: король ада - Люцифер, вице-король - Белиал, губернаторы - Сатана, Вельзевул, Астарот и Плутон, князья - Мефистофель и еще 6 других и т.д. [1] Вся средневековая демонология, говоря в общем, была следствием развития рационалистически-догматической тенденции и, в частности, астрологии. В демонологические реестры входили также призраки, вампиры и привидения.
У дьявола много имен: Вельзевул, Аполлион, ангел бездны, Бегемот, Левиафан, Белиал и, наконец, Люцифер (Сатана). Четырьмя коронованными принцами ада считаются: САТАНА - (иврит) противник, враг, обвинитель, Властелин огня, Ада, Юга; ЛЮЦИФЕР - (латынь) носитель света, просвещения, утренняя звезда, Властелин воздуха и Востока; БЕЛИАЛ - (иврит) без хозяина, основа земли, независимость, Властелин Севера; ЛЕВИАФАН - (иврит) змей из глубин, Властелин моря и Запада.
В раннехристианских представлениях образ дьявола не всегда был антропоморфичен. Например, в "Житии святого Антония", приписываемого Афанасию (ок. 360 г.) дьяволы иногда принимают облик черного юноши, иногда напоминают людей, но с ослиными ногами, а также волков, лошадей, медведей, леопардов, львов, змеев, быков. Запрещалось лишь показывать дьявола в виде голубки или ягненка. Дьяволы часто меняют свой внешний вид, появляясь иногда в виде монахов и святых и даже отрядов воинов. Особенно опасен он в облике ангела, от чего предостерегают "Псалтырь" и некоторые тексты Нового Завета.
Католицизм обратил Сатану в своеобразную систему народного воспитания "от обратного", наделив его столь ужасающей наружностью и резким запахом.
"Я увидал, как некий дьявол черный
Вверх по крутой тропе бежит от нас.
О, что за облик он имел злотворный!
И до чего казался мне жесток,
Раскинув крылья и в ступнях проворный"
(Данте. Божественная комедия. Ад).
Алогичность дьявола требовала подобного же алогичного соединения в его облике различных животных черт: свиных клыков, копыт, крыльев летучей мыши, змеиного жала, коз-линых ног и т.д. Все это соединялось с волосистым, обгорелым телом и непременной хромотой – свидетельством падения с неба. Уловить общий тип тем труднее, что каждый демон имел свою индивидуальную наружность, свойственную его характеру, рангу в адской иерархии и специальности. В человекоживотном смешении иногда зверь подавляюще брал верх над человеческим составом (например, адская саранча из Откровения Иоанна (IV, 7-11), апо-калиптический зверь, Герион у Данте, демоны из Видений средневековых аскетов). Подобное фантастическое совмещение в его облике признаков всех животных словно символизировало надругательство Дьявола над законами природы, насилие над ее строем. Вообразить Сатану отвратительным требовали ненависть и страх к нему, которые внушала и которых требовала церковь. Отступления от этого правила в Средние века очень редки.
В поздних средневековых мистериях черт или дьявол часто отождествлялись со смертью. Черт на многих средневековых гравюрах - посланник Смерти-Люцифера.
В период позднего средневековья в бесовских действах мистерий была довольно популярна и распространена сцена, где Люцифер посылает чертей за душами людей для пополнения опустевшего после Сошествия Христа ада и следующая за тем сцена суда над ними.
2. Бесы и демоны2. Бесы и демоны
Помимо основных дьявольских существ, допускалась возможность наличия "легиона" обыкновенных заурядных дьяволов (бесов, демонов и т.д.). Слово "бесы" (злые духи) попало в христианскую традицию из языческой терминологии, где было использовано для перевода греч. “демоны”. Согласно христианской ортодоксии, бесы - воины и шпионы дьявола, "враги невидимые" человеческого рода; они не только опасны, как амбивалентные фольклорные персонажи, но абсолютно злы, и не могут быть партнерами никакого договора, ведущего к добру. Идейный комплекс "священной войны" против злых духов сближает христианские представления о бесах с иранской мифологией (борьба с дэвами), но с точки зрения христианства живущее в бесах зло - не изначальное свойство, а следствие ложного выбора их свободной воли. Прерогативы сверхчеловеческого знания и могущества, оставшиеся от ангельского прошлого, бесы поставили на службу злу. Они имеют общую с ангелами способность быть невидимыми и являться людям лишь по собственному произволу, принимая по желанию любой облик. Считается, что видения, инспирированные бесами, вызывают тяжелое чувство смущения и тоски или, напротив, судорожной веселости (обычный симптом видимой или невидимой близости бесов - тошнота, в русском фольклоре бесов недаром называют "тошной силой"). Еще более опасным считалось приближение Дьявола, даже когда он маскировался привлекательно. Согласно Цезарию, многих людей он умертвил одним лишь своим появлением. Вид Дьявола наводит на человека оцепенение и немоту. Вспомним, что Данте в присутствии Люцифера чувствует себя оледеневшим и слабым - ни мертвым, ни живым.
Бесы же могут принимать три рода личин:
1) образ реальных, но отсутствующих (либо умерших) людей, ангелов или даже Иисуса Христа; они могли вселяться в уже готовые тела (умерших или живых людей), превращая их в своего рода управляемых кукол. С оживлением трупа через вселение дьявола, кстати, связан и вампиризм [2];
2) "суккубы" и "инкубы", обладающие обольстительной наружностью;
3) гротескные подобия фантастических, уродливых чудищ (огнедышащий змий, псоглавец, "единаок"), хищников (лев, медведь, волк) или "нечистых", внушающих отвращение (жаба, ср. Апок.16:13, мышь, муха, змея и др.) Сюда же примыкают образы черного пса, дракона, черного козла, а в Западной Европе - черного кота. Фольклор часто представлял бесов в обличье иноверцев (иудеев, мусульман, "черных муринов" - эфиопов, арабов и т.д.). Наиболее обычный образ бесов в народной фантазии и иконографических традициях православного и католического средневековья совмещает антропоморфные и териоморфные черты, приближаясь к языческому образу сатира или фавна: он темен, рогат, хвостат, копытлив, крылат (в западной традиции имеет крылья "летучей мыши").
Средневековая демонология разработала ряд классификаций бесов, объединявших их по принадлежности к тем или иным стихиям, либо к воплощаемым ими порокам. Подробные перечни бесов строились соответственно делению их на 3 иерархических уровня, а число их варьировалось от 133 306 668 (по подсчетам Альфонса де Спине) до 44 435 556.
Другой разновидностью дьявольских существ выступают демоны. В языческой мифологии демон выражал обобщенное представление о некой неопределенной и неоформленной силе, чаще злой, которую нельзя назвать по имени или вступить с ней в отношения.
Раннехристианские представления о демоне связаны с образом злой демонической, бесовской силы. Греческое слово "демон" было в "Септуагинте" аналогом еврейского "шедим" или "серим", характеризующих волосатость сатиров и мстительных полудьявольских, полузвериных существ. В латинской "Вульгате" слово "демон" латинизировано на demonium. В некоторых позднейших переводах Библии оставлен "демон" во "Второзаконии" и в "Псалтыри", но в Новом Завете появляется только "дьявол". Это свидетельствует о колебаниях переводчиков и об изменении этих представлений и названий.
В разряд демонов попали и языческие боги. Так, богиня Венера превратилась в средневековой немецкой легенде в "госпожу Венеру", дьяволицу, совращающую рыцаря Тангейзера соблазнами чувственной, плотской любви; Диана, по средневековым суевериям, предводительствует "стригами" (колдуньями), совершающими ночной полет вместе с демонами на шабаш ведьм и т.п. В бесы попали Церера, Вакх, Пан, Приап, фавны, сатиры, сильваны, дриады, наяды и ореады.
Согласно индусскому поверью, демоны - это существа, развившиеся из душ преждевременно или насильственной смертью умерших людей, бывших при жизни уродами. Аналогичное поверье существует и в Европе, согласно которому упыри (вампиры) - это трупы людей, в которые вселился дьявол.
В череде обликов демонов нашли отражение старые античные маски фавна, сатира, сирены и гарпии, а также образы германской мифологии - бог Локи, волк Фенрир, эльфы, сильфы, гномы. Самой же страшной фигурой среди всех демонов средних веков был Одержимый Охотник - мчащийся по грозовому небу на коне призрак со стаей гончих; который уничтожал все живое, встречающееся на пути. Под влиянием христианства Охотник потерял черты скандинавского бога смерти (Водана) и трансформировался в библейского Сатану, который со стаями адских безглавых гончих заполонил ночи криками и воплями.
Таким образом, язычество вдохнуло жизнь в христианские догматы, а христианство, в свою очередь, наделило языческие элементы метафизическим смыслом. Как пишет Ю. Сандулов, "Без воздействия христианской идеологии языческие обряды, магические действия, колдовство не приобрели бы статус служения всеобщему злому началу, без языческого же наследия отношение человека к дьяволу в системе религиозных верований осталось бы исключительно умозрительным" [3] .
Следует упомянуть и о так называемых "комических демонах". Изображение ужасного в средневековье зачастую соседствовало с комическим, поэтому комические демоны были так же распространены, как и традиционные страшилища, частично уравновешивая сознание.
В. ДАРКЕВИЧ: "В сознании средневековых людей кощунства нередко оказывались в сфере дьявольского поведения, ибо царство Сатаны представляли не только устрашающим, но и хохочущим. Если попавшие в преисподнюю грешники плачут и стонут, то демоны смеются, наслаждаясь их мучениями. Комическое связывали с демоническим - отсюда амбивалентность образов бесов» [4]. С одной стороны, вера в могущество бесов рождала кошмарные, мрачные образы - воплощение сил Князя тьмы. С другой стороны, с XIII в. в облике чертей нарастает игровое начало: они не только угрюмы, но и веселы. В народной фантазии, любившей приближать к себе сверхъестественное, дьявол предстает плутоватым существом, не лишенным человеческих слабостей. В желании осмеять злого духа его нередко рисуют проказником, наивным и сравнительно безвредным.
В образах демонов явственно отличие средневекового понимания комического от современного. Легенды о простодушных чертях, уловляемых в сети церковной дисциплины, которые состоят в услужении у братии, служили примерами назидательных чудес и вовсе не уничтожали страха перед "добрыми малыми". Дурашливые бесы включались в драматические теологические структуры. В искусстве демонологии появляются картины "веселого ада", в которых комично изображались фигуры мелких бесов на службе у своего беспощадного хозяина-Сатаны. Они безобразны и не лишены физических недостатков - знака духовной деградации (образ хромого беса на деревянной ноге). Уродливой внешности соответствовали уродливые мимика и жесты, эксцентричность поведения. Бесы геенны огненной - неутомимые и хлопотливые труженики, подражающие человеческим трудам.
Но черты насмешника и пройдохи в фигуре дьявола, охотника за набожными душами, конечно же, не уничтожали почтительно боязливого отношения к нему. К сфере комического относится фигура черта-неудачника: истории о демонах обнаруживают стремление унизить, осмеять их и тем самым нейтрализовать зловредность нечистой силы. Дьявол представлен с безыскусным юмором и в мире пословиц, например: "хочешь есть с дьяволом, запасайся длинной ложкой".
Он становится постоянным участником народных карнавалов, буффонад, розыгрышей. "Придавая образу дьявола комические черты, средневековый человек выражал свое понимание всеобщности зла и ничтожности любого конечного образа для его воплощения (смешной черт всегда готов сбросить свою маску, за которой скрывается ужас абсолютного зла)…" [5].
Впрочем, природа самого смеха двузначна: с одной стороны, в ней есть что-то демоническое, адское (выражение "адский хохот" часто встречается в описаниях ада), а с другой - напротив, небесно-просветляющее. Смех всегда сопутствует дьяволу. Или сам дьявол смеется над человеком, или смеются над ним. В основу смеха всегда положено нечто чужеродное - путаница, нарушение, конфликт, крайность, противоположность чему-то. Мы не видим смеющимся Христа, но в основе действий дьявола всегда лежит в конечном счете высмеивание. А. Терц так определяет суть смеха: "Как-то так получилось, что смех в религиозном значении потерялся и не звучит уже в мире. Может быть, человечество настолько погрязло в грехах и несчастьях, что ему остается в молитве только оплакивать себя. Или ему открылся более верный, хоть и узкий, проход покаяния и отрешения от земных страстей, путь войны и разрыва с миром, смеяться над которым было бы слишком жестоко да и грешно для тех, кто надеется выскользнуть из его западни? Может быть, мы очерствели в жажде собственного спасения? Мертвы? Окаменели?.. Или в самом деле Дьявол сошел на землю и взял в свои руки смех, и запасники ада пусты, оттого что все воинство ходит между нами и покатывается от хохота?" [6].
Если вверху все ликует, то внизу все регочет. Ад буквально трясется от хохота. Хохот есть условие его существования. Мефистофель неотделим от усмешки. Мильтоновский Сатана еще мрачен и суров, но Эблис Бекфорда в «Ватеке» уже выполняет надлежащую его сану функцию розыгрыша, обмана, обращения самих мук и гибели в хорошо обставленный комический спектакль, заканчивающийся хохотом над обманутым человеком. Смех появляется там, где возможен обман. В этом плане Дьявол выступает главным режиссером великой человеческой трагикомедии, дирижирующим колдовской палочкой смеха.
Особо приниженный комический облик образ черта обрел в украинском фольклоре [7]. Как писал П. Иванов: «хлопотная деятельность черта, постоянная и к тому же часто излишняя и напрасная суета его вызывают у украинца, любящего спокойствие, чувство некоторого даже сочувствия к черту и снисходительное отношение к нему» [8].
3. Эпоха дьявола3. Эпоха дьявола
С XI в. в Средневековье сложилась ситуация, знаменуемая созданием достаточных условий для формирования культа дьявола. Мощным катализатором, реализующим эти условия, стали средневековые дуалистические ереси. Начинается "эпоха дьявола", знаменуемая решительным переломом в развитии европейской религиозности, пик которой приходится на ХVI век – время повальной народной демономании и ведовства.
Тяжкая жизнь простолюдина Средних веков, зажатого в тиски между гнетом баронов и гнетом церкви, гнала в объятия Сатаны и в глубины магии целые классы людей, ищущих облегчения своим бесконечным бедствиям либо мщения - найти хоть и страшного, но все же помощника и друга. Сатана злодей и изверг, но все же не такой, каков был для средневекового мещанина и виллана барон. Нищета, голод, тяжкие болезни, непосильная работа и жестокие истязания всегда были главными поставщиками рекрутов в армию Дьявола. Известна секта лоллардов, проповедовавших, что Люцифер и мятежные ангелы были изгнаны из царства небесного за то, что потребовали от деспота-бога свободы и равенства. Лолларды также утверждали, что архангел Михаил со своей свитой - защитники тирании - будут низвергнуты, а люди, повиновавшиеся царям, осуждены навеки. Террор, обрушенный на дьявольское искусство законами церковными и гражданскими, только обострял жуткое очарование дьяволизма.
Эпоха Возрождения разрушила каноническое изображение дьявола в виде безобразного чудовища. Демоны Мильтона и Клопштока сохраняют и после падения немалую долю прежней своей красоты и величия. XVIII век окончательно очеловечил Сатану. П.Б. Шелли по поводу влияния, оказанного поэмой Мильтона на мировой культурный процесс, писал: “Потерянный рай” привел в систему современную мифологию… Что касается Дьявола, то он всем обязан Мильтону… Мильтон убрал жало, копыта и рога; наделил величием прекрасного и грозного духа – и возвратил обществу” [9].
В литературе, в музыке, в живописи началась культура "демонизма". С начала 19 века Европа увлекается его противобожественными обликами: появляется демонизм сомнения, отрицания, гордости, бунта, разочарования, горечи, тоски, презрения, эгоизма и даже скуки. Поэты изображают Прометея, Денницу, Каина, Дон-Жуана, Мефистофеля.
Протестующий романтизм XIX в. усилиями Байрона, А. де Виньи, Лермонтова и др. настолько облагородил и возвысил его, что Люцифер, Демон, Мефистофель становятся излюбленными владыками-символами человеческой мысли, решительно торжествующими в воображении бунтующего человека над своими исконными небесными врагами. Сообразно с этим моральным повышением становится он и физическим красавцем [10]. Сравним: “Сатане – славословье! / О бунтарь непреклонный, / о победная сила / мысли освобожденной!…/ Вдаль стремится, как буря, / как гигант-победитель./ Это он, о народы, / он, великий воитель!” (Кардуччи. “К сатане”, 1863). И, почти в то же время – написанные Бодлером “Литании Сатане”:
«О мудрейший из ангелов, дух без порока,
Тот же Бог, но не чтимый, игралище рока…
Вождь изгнанников, жертва неправедных сил,
Побежденный, но ставший сильнее, чем был…
Все изведавший, бездны подземной властитель,
Исцелитель страдальцев, обиженных мститель…
Бунтарей исповедник, отверженных друг,
Покровитель дерзающей мысли и рук…
Отчим тех невиновных, чью правду карая,
Бог-отец и доныне их гонит из рая…» [11]
Для А. Франса как наследника этой традиции то, что Сатана - идеал, аксиома, которой он играет в "Восстании ангелов", доказывая, что даже Сатана, придя к власти, перестанет быть симпатичным. Одновременно с этим возрождается "мистическое" учение о том, что "темное начало" имеется даже и в Боге.
Как скажет впоследствии священник у Грэма Грина (1940): «Я по опыту своему знаю, сколько красоты принес в мир Сатана, павший с неба…" [12].
Продолжение в коментариях