17.11.2011 в 18:56
Пишет rlreader:По-моему, исчерпывающее высказывание о литературе и графомании:
Если веришь [в то, что это литература]– значит литература, если нет – графомания. Здесь
Есть авторы, которых издают, а пишут они, по моему мнению, отчаянно плохо. Есть авторы, которых в книжном виде нет, а они сочиняют – опять-таки по моему разумению – отчаянно хорошо. Кто графоман, а кто писатель, я думаю, определяет система координат. Например, любитель французских «антироманов» может назвать графоманией жанровую литературу – и будет прав. А пожиратель любовных романов сочтет искания Роб-Грийе графоманией – и тоже будет прав. Я считаю, что Коэльо тиражирует чушь, а есть миллионы, которые придерживаются иного мнения. Кафка завещал уничтожить свою писанину, а она перевернула все устоявшиеся представления о литературе. Границы между писательством и графоманией всегда были зыбкими, а критики (не говоря уже о писателях) вечно скоры на расправу – ужасно весело читать лит.разборы времен, например, Чехова, где АнтонПалыча ругают, а хвалят – к примеру – Боборыкина. Я думаю, что даже один и тот же автор может быть и писателем, и графоманом: я ценю поэзию Пастернака, а от его «Д-ра Живаго» - из-за той же изысканности образного ряда - меня тошнит. Однако нобелевский комитет, как известно, прозу его оценил высоко. У другого нобелевского лауреата – Шолохова – есть тексты явно графоманские (как мне кажется), а есть восхитительный «Тихий Дон». Мне по душе изящная эссеистика Линор Горалик, а романы ее – тяжелый труд. Я люблю и хорошо знаю прозу Булгакова, а пьесы не перевариваю (при том, что сам он любил себя больше в драматургии). Сейчас раздел между писательством и графоманией и вовсе смыт: критики – уже не авторитет, а толстые журналы – далеко не всегда инстанция,а следовательно задавать координаты некому. Поэтому остается лишь индивидуальный разговор читателя с автором, частное определение границ. Если веришь – значит литература, если нет – графомания.
Иными словами, я прав, потому что я прав, но если кто-то сочтет меня неправым, тот тоже будет прав – по своему.
URL записиЕсли веришь [в то, что это литература]– значит литература, если нет – графомания. Здесь
Есть авторы, которых издают, а пишут они, по моему мнению, отчаянно плохо. Есть авторы, которых в книжном виде нет, а они сочиняют – опять-таки по моему разумению – отчаянно хорошо. Кто графоман, а кто писатель, я думаю, определяет система координат. Например, любитель французских «антироманов» может назвать графоманией жанровую литературу – и будет прав. А пожиратель любовных романов сочтет искания Роб-Грийе графоманией – и тоже будет прав. Я считаю, что Коэльо тиражирует чушь, а есть миллионы, которые придерживаются иного мнения. Кафка завещал уничтожить свою писанину, а она перевернула все устоявшиеся представления о литературе. Границы между писательством и графоманией всегда были зыбкими, а критики (не говоря уже о писателях) вечно скоры на расправу – ужасно весело читать лит.разборы времен, например, Чехова, где АнтонПалыча ругают, а хвалят – к примеру – Боборыкина. Я думаю, что даже один и тот же автор может быть и писателем, и графоманом: я ценю поэзию Пастернака, а от его «Д-ра Живаго» - из-за той же изысканности образного ряда - меня тошнит. Однако нобелевский комитет, как известно, прозу его оценил высоко. У другого нобелевского лауреата – Шолохова – есть тексты явно графоманские (как мне кажется), а есть восхитительный «Тихий Дон». Мне по душе изящная эссеистика Линор Горалик, а романы ее – тяжелый труд. Я люблю и хорошо знаю прозу Булгакова, а пьесы не перевариваю (при том, что сам он любил себя больше в драматургии). Сейчас раздел между писательством и графоманией и вовсе смыт: критики – уже не авторитет, а толстые журналы – далеко не всегда инстанция,а следовательно задавать координаты некому. Поэтому остается лишь индивидуальный разговор читателя с автором, частное определение границ. Если веришь – значит литература, если нет – графомания.
Иными словами, я прав, потому что я прав, но если кто-то сочтет меня неправым, тот тоже будет прав – по своему.